– Нет, Саша, так ты не уйдешь, – сказал Сидоров и обнял Грубина за плечи. – Я хочу с тобой поделиться моими планами на будущее.
– Не надо!
– Я лучше знаю, что надо, а что не надо, – сказал Сидоров, а потом зарычал так, что у Грубина ослабло в коленях.
Сидоров засмеялся.
– Мы тут с моими мишками одного тигра слопали. Мясо жесткое – две мясорубки сломал, не поверишь. Теперь у меня в номере медведи на двадцать метров прыгают. Я тоже могу. Показать?
– Не надо, ты уже показывал.
Они подходили к цирку – впереди горели его ночные огни.
– Ты думаешь, что я эгоист, все для себя? – сказал Сидоров. – А я не такой! Я для народа хочу, для человечества, чтобы все могли! Чтобы детишек рыбой кормить, а они чтобы с грудного возраста не тонули. Некоторых можно и летать научить. А почему нет? И Красной Шапочке – ты только послушай, какая умора! – Красной Шапочке привить от волка характер: он ей зубы покажет, а она ему в ответ!
Тут Сидоров расхохотался так, что в доме рядом раскрылось окно и женский голос закричал:
– Милицию позову! Спать не дают!
– Так что же вы не спешите делать человечество счастливым? – спросил Грубин. – Что вас останавливает?
– Эх, Саша, куда я пойду со своим эпохальным открытием?
– В Академию наук, – сказал Грубин. – Куда же еще.
– А они меня спросят: в каком институте вы разрабатывали свою тему? И кто был ваш научный руководитель?
– Но вы им объясните все, как было – и про Индию… и про Рамакришну!
– А ты меня в сумасшедшем доме будешь навещать? Апельсины носить будешь?
Сидоров глубоко и печально вздохнул.
– Эх, Саша! – сказал он. – Неужели я не понимаю, что с таким открытием мог бы прославиться! Я не хочу, чтобы оно попало к милитаристам. Что хочешь… я простой советский человек, я хочу через научную общественность достичь законной славы.
– Ну и достигайте! – сказал Грубин.
– У меня же только цирковое училище за плечами, как ты не понимаешь! Мне нужен диплом университета! Мне нужен талант физика или на худой конец математика. Тогда я экстерном экзамены сдам, а там уж докторскую дадут, до академика пустяки останутся.
Сидоров всхлипнул, и глаза его сурово блеснули под луной.
– А если не удастся – уйду за кордон, – сказал он.
– Зачем?
– Там к человеку гуманнее относятся. Устроюсь в Иране – мне же цены не будет: скормлю взводу партизан одного тигра – такой взвод двух батальонов стоить будет!
– Ох, Сидоров, вы меня пугаете, – сказал Грубин. У него уже весь хмель выветрился.
Сидоров заметил, что Грубин загрустил, и сказал:
– Шутка. Шучу. Я все-таки в нашу Академию наук пойду. А может, в Комитет по делам спорта. Понимаешь: рекорд мира по прыжкам в высоту – наш. Только съешь зайца. Рекорд мира по бегу на длинные дистанции – наш.
– Только съешь оленя, – подсказал Грубин.
– И выгонят меня, – подытожил Сидоров.
– Это почему?
Они стояли перед входом в цирковой лагерь. В фургончиках уже погасли огни, тигры приглушенно лаяли и кудахтали в клетках.
– Образования нет, – сказал Сидоров. – Английский знаю со словарем. А формального образования нет.
– Так вы учитесь, заочно.
– Погоди. – Сидоров перешел на громкий шепот. – Я знаю, что им скажу. Я скажу, что я кандидат наук, только кандидатское удостоверение потерял. Пусть меня проверяют.
– А каких наук кандидат?
– Математических.
– А сможете?
– Смогу. Есть у меня один план. Выношенный уже. Только тебе говорить нельзя. У тебя нервы слабые.
– У меня слабые? – обиделся Грубин. – Тогда я уйду.
– Нет, не уходи. Ты только поклянись, что ни одной живой душе ни слова.
– Клянусь.
– Тогда слушай. – Сидоров наклонился к самому уху Грубина и прошептал: – Я Таню Карантонис съем.
– Чего?
– Я не всю, я немножко. Тебе тоже достанется, не беспокойся. Математика всем нужна. Я однажды удава ел – отвратительно, как резина. Зато теперь могу в любую щель проникнуть, будто у меня костей нету. Показать?
– Нет, – сказал Грубин, с тоской глядя на темные фургончики. Он знал, что Сидоров не врет.
– Ну и ладно. У этой Тани замечательные способности к математике. Мы ее с тобой съедим – и сразу в академию. Тебе тоже кандидата дадут. Будешь моим заместителем. Понял?
– Понял, – сказал Грубин, стараясь унять внутреннюю дрожь.
– Откладывать нельзя. Я бы ее и раньше съел, но всё в разных городах выступали. А сегодня наконец наступил момент. Ты иди, иди, завтра придешь, я тебе помогу. Всю математику знать будешь. Сколько будет дважды два – назубок.
И Сидоров тихо засмеялся.
– Я с тобой, – сказал быстро Грубин.
Он понял, что оставлять Сидорова одного нельзя. Жизнь прекрасной Тани в опасности. Нельзя допустить преступления! Только сам он может его остановить, милиция не поможет. Если он, Грубин, придет в милицию и скажет, что этот артист съел Таню Карантонис, все решат, что Грубин сошел с ума, и выгонят его прочь. А Сидоров в отместку напустит своих тигров на невинного Грубина.
Эти мысли мелькали в голове Грубина как молнии, пересекались и с треском бились внутри о черепную коробку.
– Я с тобой, – сказал Грубин.
– Свидетелей мне не нужно, – возразил Сидоров. – Ты меня выдашь. Я, вообще-то, тебе зря все рассказал. Может, я пошутил.
– Хорошо. – Грубин сделал вид, что послушался Сидорова. – А я уж решил, что на самом деле.
– Иди-иди, – сказал Сидоров. – Поздно уже.
– Хорошо, – согласился Грубин.
Сидоров руки не протянул и скрылся за оградой. Грубин понимал, что он не ушел, слишком уж тихо было вокруг. Значит, стоит – следит за Грубиным.
Саша повернулся и медленно пошел прочь. В ботинки заливала вода и хлюпала там. Спиной Грубин ощущал холодный, как вода, взгляд дрессировщика. Далеко сзади раздалось басовитое «ку-ка-ре-ку!». Тиграм не спалось.